Top.Mail.Ru
Москва
25 апреля ‘24
Четверг
Навигация

Оперные сновидения на слова Хармса

Двумя предпремьерными показами «Гвидона», оперы Александра Маноцкова на стихи Даниила Хармса, Школа драматического искусства очередной раз удивила любителей необычных зрелищ, неожиданных мыслей и тех, кому дорого живое слово Хармса.

Опера – не опера

Строго говоря, оперой спектакль «Гвидон» является постольку, поскольку его исполняют поющие люди. Хор Школы драматического искусства, прошедший огонь и воду в знаменитых постановках Анатолия Васильева («Плач пророка Иеремии», «Реквием» и др.), в «Гвидоне» буквально хозяин-барин. Он тут един в трех лицах: актер, танцор, певец. И швец, и жнец, и на дуде игрец. Часовая опера в чисто хоровом формате -- свежий ход для музыкального театра. И в то же самое время она внятно дрейфует по хоровым архетипам. Тут и православно-церковное пение. И немножко Баха. И фольклор – от частушек до свадебных и хороводных.

Как ни странно, слушать оперу без оркестра, теноров и сопрано, порой напоминающую богослужение, а порой народное гулянье с чертовщинкой -- сплошное удовольствие. Свою задачу молодой питерско-московский композитор Александр Маноцков формулирует следующим образом. «Музыка для вокального ансамбля без аккомпанемента подразумевает выход хоровых голосов на первый план внимания, их равноправие с солистами, как в драматургическом, так и в музыкальном смысле».

Внешне «Гвидон» – лишь адресный спецпроект для хоровой составляющей Школы драматического искусства. Но, во-первых, такая адресация сама по себе уникальна. А во-вторых, очень уж хорошо все получилось. Молодые голоса поют с такой радостью и удовольствием, что любо-дорого.

Человек обыкновенный, он же -- чудесный

Пьеса «Гвидон», написанная Хармсом в декабре 1930 года всего за три дня, при ближайшем рассмотрении удивляет качествами, идеальными именно для оперного либретто. Лирический герой-поэт и его возлюбленная Лиза странно изъясняются между собою. Он словно не сходит с паперти. А она шалит, то и дело снижая духовные запросы жениха фривольными прибаутками. Дело доходит до угрозы: «Лиза, ваше поведенье недостойно ваших уст. Вас посадят в заведенье Веры Яковлевны Пруст». Публика хохочет.

На самом деле ничего особо веселого в пьесе нет. К 1930 году жизнь и творчество Хармса слились в необыкновенный, в то же время биографический катехизис умно-безумных мыслей поэта Хармса и страшно взбудораженных чувств мужчины Хармса. «За кулисами души» он не отделяет выдуманные типажи от реальных людей. Пьеса «Гвидон» посвящена его первой жене Эстер Русаковой – музе и раздражительнице, доводившей Хармса до исступленных обращений к Всевышнему и к другим заступникам.

«Господи, помоги! Раба Божия Ксения, помоги! Сделай, чтоб в течение той недели Эстер ушла от меня и жила бы счастливо. А я чтобы опять принялся писать, будучи свободен, как прежде! Раба Божия Ксения, помоги нам! Даниил Хармс». Впору рыдать. Но постановка «Гвидона» изящно снимает трагизм жизни с помощью одного очень простого, но действенного трюка. Режиссер Александр Огарев превратил спектакль в сновидение в двух частях. Самой пьесе «Гвидон» предшествует большой раздел из паралитургических текстов Хармса.

Поэт и дом

Девять мужчин и девять женщин в белых одеждах, причудливо группируясь, раскладываются на восьмиугольной сцене-колодце зала «Глобус» пасьянсами хармсовских смыслов. В потоке их движений волшебное слияние божественного и обыкновенного в поэзии Хармса обретает постоянный ритм. Он и держит спектакль в тонусе.

В одном из блогов по свежим следам дано замечательное описание того, что испытывает зритель: « …голоса материализуются, и возникает чудный и чудной мир, где образы так же реальны, как их создатели, и над всем этим, легко отталкиваясь от перил и стен, парит Даниил Иванович, то благостно зависая в дрожащем воздухе, то лукаво улыбаясь левым глазом». Улыбаемся и мы, глядя, как проснувшийся Гвидон вопрошает: «Где я? Где я? Ах, это комната моя».

И эта фраза, равноценная общеизвестному «мой дом – моя крепость», скорее всего, разочарует тех, кто привык видеть в Хармсе только футуристический эксперимент, веселость и социальность. Впрочем, оперу и ставили не для них. 

 

Полная версия