Сарказм, разъедающий бумагу

«Автопортрет. Роман моей жизни» Владимира Войновича -- это увесистый том, но отнюдь не тяжеловесное повествование. Книга собрана из компактных набросков и быстрых портретов.

В одной из глав новой книги Владимир Войнович рассказывает, как началось его увлечение живописью. Ему что-то не понравилось в подаренном салонном натюрморте. Купив краски, он подправил розы и «высветлил фон», в результате чего «картина заиграла». «Роман моей жизни», помимо того что объединил под одним переплетом разрозненные истории, продемонстрировал умение автора возвращаться к уже известным по его прошлым книгам сюжетам, чтобы их уточнять и подправлять. Общая картина действительно заиграла.

Первые же слова предисловия -- «недоброжелательство», «неведение», «домыслы», -- по-горбачевски отметая все эти неприятные чужие выпады, Владимир Войнович четко проводит свою линию. Его антисоветский пафос, сочетающийся с осторожностью, а может, просто с нежеланием столь же последовательно высказываться о современной российской действительности, смягчается никуда не девшимися со времен «Чонкина» юмором и афористичностью. Он может на чем свет стоит костерить коммунистические иллюзии, а потом в главе о собственном «адюльтере» сочувственно поминать Фридриха Энгельса, обещавшего, «что при коммунизме жены, да, будут общими». А если все те же «недоброжелатели» автора осудят, он им ответит новой редакцией «Автопортрета», в котором опять будет произведено «высветление», а компактные главки будут играть всеми возможными красками, веселыми или трагичными, циничными или добродушными.

Первая половина книги -- это классическая история пути «из простых людей в аристократы». Чтение яркое и очень поучительное. Труд выбора примерно одинаков в любую эпоху. Важно еще, что понимается под аристократией: во времена Войновича для многих это была номенклатура, но он выбрал писательство. Вторая половина «Автопортрета» демонстрирует, что, сделав свой выбор, герой все равно еще не раз оказывался у перекрестков, где ему опять подмигивали указатели со знакомыми словами. Только это были уже либо «писательская номенклатура», либо желанная и ненавистная «эмиграция». Свой аристократический выбор приходилось подтверждать или корректировать каждый день: распорядок включал пробивание книг, обход цензуры, устройство бытовой жизни, а также погони и другие трагикомичные эпизоды жизни под колпаком у КГБ. Все это отнюдь не смотрится байками старожила, напротив, горечь и сарказм разъедают бумагу.

Когда дело доходит до путинских времен, автор предпочитает прием умолчания. Возможно, именно некоторая защитная отстраненность от теперешних событий помогает читателю, годящемуся Войновичу в сыновья или внуки, приложить его картинку к тому, что происходит сейчас. Ведь тогдашние события успешно пустили корни в сегодняшний день. Бывалым диссидентам 1970-1980-х приходится только разводить руками: «Я знаю одного бывшего советского министра. Он так страдал, когда рухнула советская власть. Жаловался мне на ужасную новую власть. А потом занял какую-то адекватную должность. Я его встретил -- он ехал на «Мерседесе». Я говорю: «Ну как, вы еще плохо живете?» Он: «Нет, ничего». «Но лучше, чем раньше, или хуже?» -- спрашиваю. Он отвечает: «Ну конечно, лучше». Я говорю: «Так и что же?» Он: «Но ведь воровать же приходится». Я спрашиваю: «А раньше не воровали?» А он засмеялся: «Ну не в таких же масштабах».

Обещанная в предисловии борьба с «домыслами» идет в книге до последних страниц, не хватает только финального именного указателя. Потому что имена Твардовского и Залыгина, Светова и Рассадина, Битова и Чухонцева как будто выделены здесь жирным шрифтом. Как автор умеет преподнести оппонентов, известно еще по книге о Солженицыне «Портрет на фоне мифа». Отрицательные, в лучшем случае амбивалентные образы получаются у него весьма запоминающимися. Но не менее заметно отсутствие или робкое присутствие некоторых положительных героев его судьбы. Так, покойную Татьяну Бек -- «не только хорошую поэтессу, но и замечательного критика» -- он по ходу повествования почти не вспоминает, а потом вдруг поспешно размещает небольшой портрет на предпоследней странице. Опять же попрекать автора глупо. «Хорошим» -- сноски, «плохим» -- заголовки -- не он первый, не он последний, кто опирается на такие жанровые законы.

Владимир Войнович. Автопортрет. Роман моей жизни. М.: Эксмо, 2010