Посмотрите на «Чужую» как на свою

Фильм «Чужая», заявленный как новое слово в русском кино, которое одни услышали, а другие слышать не хотят, вышел в прокат. Продюсеры Константин Эрнст и Игорь Толстунов устроили обществу небольшую ментальную провокацию.

Десять лет назад, да даже, наверное, и пять, когда пошлое словосочетание «лихие 90-е» еще не стало универсальным объяснением любой проблемы новейшей русской истории, такой фильм, как «Чужая», стал бы сенсацией, как чисто киношной, в частности стилистической, так и общественной. Собственно, такой сенсацией в 2003 году оказался «Бумер» с его тоже очень удобным ответом на все: «не мы такие, жизнь такая». Задав новые эстетические ориентиры и смысловой тон в описании главных героев 90-х, которыми нация почему-то сделала гопников, фильм, разумеется, повлиял и на «Чужую». Надо только понимать, что «Чужая» -- это не только продолжение линии, но и довольно серьезное эстетическое возражение «Бумеру».

Возражает, пожалуй, не столько режиссер Антон Борматов («План Б», «Хиромант»), сколько продюсеры и идеологи этого проекта Константин Эрнст и Игорь Толстунов, купившие права на экранизацию повести Владимира «Адольфыча» Нестеренко за очень большие по российским меркам деньги ($100 тыс.). Эти люди, в чьем чутье приходилось убеждаться уже не раз, зря не потратились бы.

Сюжет тут достаточно ординарен для криминального боевика. Штатный киллер некой группировки оказывается в тюрьме. Чтобы он не раскололся, его босс по кличке Рашпиль отправляет в Прагу четверых громил. Те должны доставить на родину сестру киллера, жизнь которой будет расплатой за сотрудничество со следствием. Девушка, впрочем, оказывается достаточно ушлой, чтобы не только выкрутиться, но и организовать кражу воровского общака, стравить всех со всеми и затерроризировать братков.

Формулирование жанровых принципов русского гангстерского боевика можно считать завершившимся. Если первые несколько минут кажется, что «Чужая» -- это постмодернистская игра в русскую мафию типа «Мама, не горюй», которая достигла почти совершенства в последнем «Антикиллере», то иллюзия быстро развеивается. Тут все серьезнее, злее и неприятнее. «Чужая», ориентируясь на опыт и западных, и восточных боевиков, стремится к аутентичности и жесткости, не утрируя, но и не щадя нервы. Парни в кожаных куртках, тренировочных штанах и кроссовках не должны казаться забавными, как кажутся нам, например, какие-нибудь лютые японцы. Наши ребята придуманы и показаны как настоящие. Настолько настоящие, что одним становится тошно, а другие с удовольствием видят себя в молодости. Например, в кинозале совершенно дикая сцена, когда четверо ублюдков тащат беззащитного дядьку в поле убивать только за то, что он им вслед выругался, вызывает понимающие смешки: папаша, лох, нарвался. Людям забавно, они на стороне пацанов. Если ты не крут -- получи битой по башке или не вякай. Эту простую русскую максиму «Чужая» констатирует как факт, без осуждения и рефлексии.

Если в героях «Бумера» было нечто человеческое, какая-то беззащитность перед судьбой, и они должны были вызывать спорное и оттого еще более щемящее сочувствие или хотя бы понимание, то здесь практически ничего. Ни малейшего намека на романтизацию криминального мира в «Чужой» нет, но нет и его оценки. Нет и намека на гангстерский миф американского или, скажем, гонконгского образца. Просто такова данность, в которой надо уметь выживать. Собственно, навык выживания, который безупречно демонстрирует главная героиня (совершенно демоническая актриса Наталья Романычева -- главное открытие этого фильма), заключается во встречной агрессии, превышающей болевой порог тех, кто хочет сожрать тебя. Нечто подобное, но помощнее, конечно, мы видели в прошлом году в «Пророке» Жака Одиара. Но если у Одиара фокус сосредоточен на формировании личности, чем он, собственно, и силен, то в «Чужой» -- только на констатации.

В ней и заключена сила и значительность этого фильма, который мир не перевернет, но призадуматься заставит. «Чужая» показывает, что криминализация нации -- вербальная, эстетическая, ментальная наконец -- это вообще-то совсем не смешно и даже не страшно, а довольно противно. Особенно потому, что привычно. Язык, на котором общаются герои, так же как их «понятия», давно не нуждаются в переводе на русский. Они близки наречию и образу жизни, которыми живут сейчас вполне мирные обыватели (у многих из них, впрочем, лежит бита в багажнике на всякий случай). Это, собственно, и есть самое печальное наследство 90-х. Так что картина перед нами совсем не «Чужая», а вполне «Своя».