Смешная девчонка французской оперы

Натали Дессей, лирико-колоратурное сопрано, краса и гордость французской вокальной школы, впервые приехала в Петербург, чтобы выступить на фестивале «Звезды белых ночей». Концерт превратился в триумф певицы: столь же ожидаемый, сколь и обоснованный.

Зал сидел в возбужденном ожидании: с началом концерта запаздывали минут на двадцать. Наконец дверь отворилась, и на сцену, неловко ступая на высоченных каблуках, вышла женщина в коротком бело-черном платье: хрупкая, миниатюрная, ее лицо очень украшала смущенная, слегка тревожная улыбка.

Заметно было, как она нервничает: загадочная русская публика, незнакомый зал, властный и неукротимый дирижер -- Валерий Гергиев. Вступил оркестр. Дессей открыла рот и издала первый звук. Он полетел, как горлица, метнулся вперед и ввысь. И все -- зал был покорен.

Девическая наивность, ребяческая непосредственность движений, шаловливая бойкость манер, лукавство и ум светятся в глазах. Свежий, кристально чистый и звонкий голос, невероятная отдача, полная погруженность в существо исполняемой музыки -- казалось, певица интонирует каждую музыкальную фразу не просто связками, но всем существом. Руки графически повторяли изводы и изгибы мелодии, взметываясь и плавно опускаясь. Кисти изящно рисовали в воздухе узор очередного вокального пассажа.

Это был театр, и это было музицирование. От Дессей невозможно было оторвать глаз. Очарование французской примадонны такого свойства, что в него погружаешься медленно, постепенно, сладостно. Оно не агрессивно, не победительно. Оно мягко и свежо.

Репертуар Дессей

Феномен Дессей трудно описать. Ее вокал и артистическая игра суть продолжение личности. А личность -- понятие комплексное, оно складывается из слишком многих компонентов. Например, из того, как серьезно и честно относится Дессей к самому процессу музицирования, можно сделать вывод, какой она ответственный и дисциплинированный человек. А из ее любви к импровизации -- Дессей всегда рада пошутить, побалагурить, стрельнуть глазами, потормошить партнеров -- можно понять, что в душе она остается немножко ребенком несмотря на возраст -- ей 43 года, почтенного мужа, бас-баритон, с которым прожито 15 лет, и двоих детей, которые растут в семейном доме под Парижем.

Впрочем, гениальные люди до старости остаются детьми, сохраняя свежесть и непосредственность восприятия, это научно доказанный факт. Детская непосредственность взрослого -- это ощущение свободы, чувство, что тебе принадлежит весь мир, и этот мир добр к тебе. Возможно, именно в этом -- в дружелюбии, искренности и простоте выражения -- скрыта загадка успеха Дессей. Она перенесла две операции на связках, уходила со сцены и триумфально вернулась в профессию в 2005 году. Это тяжелые испытания, чтобы пережить их и не сломаться, нужно иметь стальную волю и силу характера. Дессей научилась петь сызнова, освоила новый, более лирический по окрасу репертуар.

Уже спеты Мелисанда в опере Дебюсси «Пеллеас и Мелисанда» в Театре ан дер Вин, в Вене (ее партнером был Хуан Диего Флорес), Манон в «Чикаго Лирик» вместе с Джонасом Кауфманом. Недавно в театре Санта-Фе она впервые спела Виолетту в «Травиате». А впереди ее ждет неожиданный репертуарный поворот в сторону барокко -- Клеопатра в опере Генделя «Юлий Цезарь в Египте». Репертуар певицы безмерен, от Рамо до Оффенбаха, от Рихарда Штрауса до Бриттена и Стравинского. Хотя начинала она с Моцарта и чисто колоратурного репертуара. Ее коронными партиями стали в середине 1990-х бойкая Цербинетта из «Ариадны на Наксосе» и сумасшедшая оторва Мари из «Дочери полка», эту нашумевшую постановку транслировали по миру много раз.

Песни без слов

Для выступления в России Дессей выбрала смешанную, русско-французскую, программу в честь года Россия--Франция. Вначале три вокализа -- Мориса Равеля, Фредерика Шаслена и Сергея Рахманинова. Очень интересно было сравнить, как работают с мелодией без слов три таких разных автора. Равель неотступно плел концентрированную бесконечную мелодическую нить, насытив ее испанизмами и повторами одного звука, уложив ее на типический аккомпанемент сегидильи. Мелодия, мрачноватая, темного окраса, исступленная и вместе с тем интровертная, вилась концентрическими кругами, возвращаясь к основному тону. Это так типично для испанского художественного стиля -- внешняя сдержанность и кипение страстей внутри.

После Равеля сладенькая водичка вокализа Шаслена показалась ощутимым снижением жанра. Бесконечные и однообразные тональные секвенции, пошлые гармонические обороты… Даже художественное исполнение Дессей не облагородило интонационные штампы и клише, в русле которых мыслил автор и за пределы которых, очевидно, вырваться не мог.

Рахманиновский вокализ показался лучшим по музыке. Хотя по исполнению все три были равно выразительны и хороши. Но рахманиновская томительная тоска, вызывающая зримое воспоминание о бескрайних лугах, подернутых пеленой тумана, и подсвеченных лучами закатного солнца, фирменная рахманиновская меланхоличность рождают некий таинственный резонанс: душа вибрирует и поет, и ликует, следуя за мелодией по метафизическому маршруту.

Вспомнили про Глиэра

Продолжая череду вокальных опусов без текста, французская гостья спела -- вот неожиданный выбор -- первую часть из Концерта для сопрано с оркестром Рейнгольда Глиэра, пожалуй, самое известное его сочинение. Если не считать, конечно, «Гимн великому городу» из балета «Медный всадник», считающийся официальным гимном Петербурга.

Музыка, знакомая до ломоты в зубах, звучит всякий раз, когда от перрона отходит поезд «Красная стрела». Ее сыграли, возможно, из патриотических побуждений. В Питере шел первый день Экономического форума, и в зале предположительно могли сидеть его участники. Или просто решили логически продолжить и укрупнить глиэровскую тему в программе. Или потому, что мариинцы записывали гимн на CD и сделали бессчетное количество дублей. Наверное, дирижеру показалось уместным вынести добротно сделанную работу на суд публики.

Надо сказать, не зря сыграли. Чуть ли не впервые гимн показался хорошей музыкой, а не ученическим упражнением по классической гармонии. Гергиев придал ему раздумчивую, вовсе не пафосную величавость, сообщил сдержанную гордость. А в конце, когда мелодия неторопливо и важно рассыпается, неспешно спускаясь к басам каскадом заключительных аккордов, самые банальные, общие формы движения вдруг обрели форму и темп полноводной, плавно текущей к заливу невской волны.

Опыт коллективной визуализации

Как Гергиеву удается транслировать почти физическое ощущение природных явлений и запускать в воображении аудитории цепи мощных ассоциаций -- тайна. Но умение свое он продемонстрировал в тот вечер не только на гимне Глиэра. Гергиев начал концерт абсолютно неконвенционально для вокального, почти что гламурного вечера. Он сыграл с оркестром «Послеполуденный отдых фавна», да так, что зал поплыл от восхищения и неги. Какие гибкие соло, какое чудесное, мягкое импрессионистическое марево! Просто удивительно, как Гергиеву, при его склонности к оркестровым эффектам, драматизму и предельным динамическим контрастам, удалось достичь такого умиротворения и тонкого, не возмущаемого бурями лиризма. Оркестр истаивал, млел и нежно колыхался, излучая радужные флюиды. Земля цвела и благоухала, густые заросли заповедной рощи мерно покачивались, кто-то пробирался сквозь заросли, еле слышно ступая. Это была настоящая коллективная визуализация: очень красивая картинка получалась.

Неисчислимы наслажденья

После бурливо-тревожной, блестяще сыгранной оркестром увертюры к «Силе судьбы» (получился вечер исторических скрещений, эту оперу Верди писал специально для Петербурга по заказу Дирекции Императорских театров) наступил финальный выход примадонны. В двух оперных фрагментах -- из «Манон» и «Травиаты» она наконец обрела уверенность и раскованность, оказавшись на территории оперы, в стихии родного французского языка и хорошо знакомого итальянского. Партии были добротно подготовлены и многократно спеты в спектаклях. Так что элементы сценического образа и яркая актерская игра удачно дополнили бесспорные вокальные достоинства певицы. И зал взорвался: нетерпеливые крики «Браво!» неслись с галерки вопреки приличиям даже посреди арии Виолетты. Спетый на бис романс Рахманинова «Не пой, красавица» (практически без акцента) порадовал нежнейшим пианиссимо в верхах и невероятной осмысленностью каждой ноты и каждого произносимого слова. Словом, на «Звездах» выдался вечер неизъяснимых наслаждений для слуха и неисчерпаемых удовольствий для души.