Литературная подлость русской действительности
Олег Кашин опубликовал повесть «Роисся вперде». Журналист увлекся фантастикой и использовал чужую сыворотку. Писатель Алексей Евдокимов вдохновился творчеством режиссера Алексея Балабанова и опустил современного россиянина в романе «Слава богу, не убили».
Разговор о политике, о сегодняшнем состоянии умов, о «духовности для избранных», о гремучей смеси капитализма и модернизации перекочевали из публицистики в литературу. Там бы этому разговору и расцвести. Но отсутствие свежего воздуха в жизни приводит к тому, что и новые тексты грешат вторичностью, писатели предпочитают идти проторенными путями, а важная мысль оказывается римейком.
Кому сказать спасибо, что живой
В предыдущем романе «Ноль-ноль» Алексей Евдокимов испытывал своих героев буржуазным благополучием и доступом к неограниченному экстриму. Герои «срывали резьбу», бегая по городу, взмыленные ролевыми играми, путешествовали до умопомрачения, трудно и долго искали друг друга по странам и весям только для того, чтобы произнести несколько трюизмов о смысле жизни. Для самореализации, хотя бы минимальной, персонажам надо было научиться рисковать в чем-то другом, более настоящем. А пока автор называл все это броуновское движение «игрой по нулям». Новый роман «Слава богу, не убили» заявляет: усилия оказались тщетными, а от «нулевой» отметки евдокимовские герои скатились к отрицательным числам.
Кирилл Балдаев, безработный неудачник из Рязани, автор нескольких романов, из которых лучше всех продался самый примитивный, довольно скоро узнает основной секрет устройства российской жизни. Дальше ему остается только сравнивать разные примеры воплощения этого секрета. «Никто никому ничего не должен. Никогда. По определению. Независимо от собственных прежних действий, даже если этим действием был заем крупной суммы денег. Люди будут демонстрировать тебе две черты: жадность и хамство», -- такой опыт он выносит после полугода работы в коллекторском агентстве.
«Мне можно все, потому что я и те, кто со мной, это и есть родина, духовность, бог – а тебе по этой же самой причине нельзя ничего. А рискнешь залупнуться – по всем нравственным понятиям рога посшибаем, отшкворим паровозиком и пойдешь, петушара, трясти гребнем», -- эти изысканные максимы царапают ухо наивного «нового Балды», когда он соприкасается с миром большой политики и маленькой прессы. Из этого эпизода герой выносит несколько портретных зарисовок, выполненных по-пелевински резво и зло: многопишущий в «Свежую газету» и в «Респект» журналист Леня Гурвич; бывший сетевой порнограф, а ныне биг-босс и депутат Славик Урюпин; «измученный гламуром» бандюган и ресторатор Толя д’Эстрэ; две идеально стервозные дамы, неприятные во всех отношениях.
Но уже совсем скоро понадобятся не зарисовки, а только самая-самая упрощенная версия универсального российского рецепта. Балдаева втягивают в чужую криминальную игру и делают «козлом отпущения», обвинив в убийстве авантюриста, «ненастоящего полковника». Начав собственное расследование, «козел» воображает себя грустным супер-героем в городе греха, но вскоре выясняется, что попал он не в стильный роман-нуар, а в какой-то «адский трэш».
Для персонажей «Слава богу, не убили» самой подходящей декорацией оказывается тюрьма, причем не все они обязательно преступили закон. Но раз еще на первых страницах романа было сказано: «Пойдешь, петушара, трясти гребнем», -- значит, придется пойти-потрясти. Шконки, нары и «пресс-рум» для допроса подследственных -- это плата за то, что из «нуля» евдокимовские герои ушли в «минус». Пытки, пакет на голову, электрошокер в спину -- все это вместо «темных бульваров», элегантных шляп, поднятых воротников и других штампов романа в стиле нуар. Хотя как раз по настроению евдокимовский текст с его мазохистским увлечением блевотным русским слэнгом близок этому жанру. Жестокость здесь тоже зашкаливает, поэтому автор ищет любую возможность хоть какого-то эстетического ее осмысления. Кажется, ему уже почти удается найти свое, но, в конце концов, он все же выбирает дорожку, проторенную даже не литературой, а кино. Ближайшая аналогия – «Груз 200».
Как и в фильме Балабанова, всевозможные злодеи передают героя с рук на руки. Даже если бедолага Балдаев сможет вырваться от нелюдя в погонах, ему не следует надеяться на доброго первого встречного, потому что тот, по законам жанра, может оказаться не меньшим садистом. Напоследок роман пробегает по нескольким провинциальным типажам – уголовник-фашист, мент-преступник, озверелые дачники, бессердечные прохожие и прочие предатели. Если человека, только что прочитавшего «Слава богу, не убили», спросить, правильно ли европейцы собираются не пускать к себе следователей и судей, участвовавших в деле Ходорковского и Магницкого, он наверняка ответит, что надежней было бы перекрыть въезд куда-либо сразу всем россиянам.
Вторая жизнь патента
В повести Олега Кашина «Роисся вперде» фантастическая деградация населения объясняется теорией заговора, а в качестве самого подходящего жанра выбирается политический памфлет. Правда, памфлет этот -- second-hand. Известный журналист и начинающий беллетрист использует для своего замысла готовую фабулу 60-летней давности. Повесть читается довольно легко, однако, ощущение дежа вю не покидает даже тех, кто не искушен в фантастике.
Ученый по фамилии Карпов вместе с женой приезжает в город своего детства, чтобы в спокойной обстановке продолжить свое исследование. Он изобрел сыворотку, «которая, будучи вколота живому существу, во много раз увеличивает его способность к росту». Открытие Карпова оказывается востребованным многими, только не теми, для кого он его сделал. Директриса местного научного института, уже давно не занимающегося ничем, кроме сдачи своих помещений в аренду, набивается к москвичу в соавторы, ведь ей так и не терпится подключиться к бюджетной программе «Сытая Россия». Лилипут, один из двух сыновей олигарха, хочет вырасти, чтобы не только нормально развлекаться как большие, но и участвовать в бизнесе брата. Наконец, недремлющие властные структуры, мечтающие о рабском электорате, вкалывают сыворотку детям-сиротам, чтобы те тут же превращались в послушно голосующих «взрослых».
Сюжетный ход с волшебными превращениями напоминает и «Роковые яйца» Булгакова и фантастику Александра Беляева, у которого американского сенатора-расиста заставляют «на своей шкуре» узнать, что такое быть черным. Но есть источник еще очевиднее и ближе, чем можно было бы подумать. Это серия «Атлантида», которая издавалась в том же «Ad Marginem», где вышла «Роисся», и которую нахваливал Олег Кашин в своем блоге. Именно в этой серии не так давно был переиздан давний роман Лазаря Лагина «Патент АВ». Не каждый литературный знаток вспомнит, о чем идет речь в сатирической фантазии автора «Старика Хоттабыча». А речь там идет буквально о том же, о чем у Кашина. Ученый, жена, эликсир, богатый лилипут, дети в телах взрослых, капиталистический заговор. Только у Лагина действие происходит в вымышленной стране Аржантейя -- название образовано от французского «деньги», что по меркам 1949 года было не меньшим вызовом, чем «вперде». В романе Лагина ученый категорически не хочет, чтобы его открытия использовались коммерсантами, это его убеждение, ради которого он готов остаться без работы и сесть в тюрьму. У Кашина ученый даже не успевает высказаться на тему дальнейшей судьбы своей сыворотки, поскольку местные бизнесмены выступают категорически против научного прогресса, который уменьшит их прибыль.
Олег Кашин сделал довольно последовательный римейк старого памфлета. Некоторую свободу он продемонстрировал только в деталях. Повесть разнообразят разной степени понятности отсылы к сегодняшней реальности: светская журналистка Бекки, публицист под ником «Околоноля», который, как и герой Евдокимова, прежде, чем достичь высот известных, поторговал сетевым порно, только у Кашина -- «гей порно». В финале повести легкость и отсутствие каких-либо иных, кроме лагинских, усилий по докручиванию сюжетных «гаек», объясняется просто: «модернизационное большинство сформируется само собой и на выборах 2012 года проголосует за того из двух национальных лидеров, которого сами лидеры выберут путем простой игры со сломанными спичками». Эта предопределенность срабатывает как тормоз не только для действительности, но и для сегодняшней словесности, разуверившейся в возможности сюжетного, стилистического, да какого угодно, прорыва.
«Слава богу, не убили». Алексей Евдокимов. М.: Прозаик, 2010
«Роисся вперде». Олег Кашин. М.: Ad Marginem, 2011
