Владимир Мирзоев не довершил «Предательство»

Владимир Мирзоев вернулся в Драматический театр имени Станиславского, постановками в котором он прославился в середине 1990-х и которым в начале 2000-х недолго руководил. Он вновь работает с Максимом Сухановым. И вновь ставит своего любимого автора -- Гарольда Пинтера. Абсурдистская драма для интеллектуалов превращается в добротное развлекательное зрелище.

«Х», «Ж» и российская новая драма

Уходить в тень, брать тайм-аут, а после начинать все заново -- так время от времени поступает любой режиссер. Но Владимир Мирзоев строит так всю свою жизнь.

Окончив эстрадный факультет ГИТИСа, ярко заявив о себе в середине 1980-х в легендарных «Творческих мастерских» (одной из первых его удач был, кстати, спектакль «День рождения» по Пинтеру), он решил эмигрировать в Канаду. В 1990-х вернулся, причем почти триумфально: поставил задуманную еще в Канаде «Женитьбу» и «Хлестакова», в которых нашел свою манеру и громко заявил о себе Максим Суханов. Эту манеру любят далеко не все, иные просто-таки приходят в ярость от глумливых, вкрадчивых интонаций, манерных, почти женственных движений -- словом, от виртуозного сухановского стеба. Однако факт остается фактом: сыграв у Мирзоева Хлестакова, Суханов стал звездой.

Так или иначе, но запоздалый (по сравнению с Европой) и неуемный постмодернизм Мирзоева, его «Х» (на афише и сегодня красуются громадная первая буква и мелкое «лестаков»), в котором Хлестаков походил на сбежавшего из зоны уркагана, а городничий и его окружение спали на нарах и распевали блатные песни, проторил тропу всей российской новой драме. Кстати, именно Мирзоев начал ставить тех, кого через пару лет назовут драматургами новой волны, -- Михаила Угарова и Максима Курочкина.

Можно поспорить: не появись в Театре имени Станиславского его «Х» и «Ж», а в Театре имени Вахтангова -- его «Сирано» и «Лир» (главные роли везде играл Суханов), не возникли бы знаменитый угаровский спектакль «Обломоff» и все прочие хиты новой драмы.

Однако мирзоевский постмодернизм раз от раза становится все более витиеватым и менее смешным. О чем был его «Дон Жуан и Сганарель» в Вахтанговском, понять было трудно. На сцене царил не столько стеб, сколько понятная лишь самому режиссеру медитация.

Мирзоев ушел в кино. Потом набрал и выучил курс во ВГИКе. Вместе с выпускниками сделал «Башмачкина» -- пьесу Олега Богаева, в которой гоголевская шинель бегала по Петербургу в поисках своего хозяина. Получилось не слишком внятно -- не столько из-за актерской неопытности, сколько по причине изобилия мирзоевской метафизики.

Отелло задом наперед

Нынешнее «Предательство» -- спектакль внятный. Это отмечаешь сразу и с удовольствием, хотя он и начинается со странных иносказательных пассов, которые совершают бывшие любовники Джерри (Андрей Мерзликин) и Эмма (Анна Чурина): он снимает с ее руки огромный стеклянный сосуд, а она потихонечку вынимает ногу из такой же вазы на полу. Однако пластика, придуманная балетмейстером Артуром Ощепкиным, призванная в одни моменты символизировать следы былой страсти, а в другие -- саму эту животную страсть, сведена к минимуму.

Андрей Мерзликин уподобляет все эти телодвижения судорожным метаниям катящегося с горы неудачника. В интерпретации же Максима Суханова (он играет мужа, обманутого женой и лучшим другом) любые странные пассы обретают почти сакральный смысл.

Вообще, когда Мирзоев ставит для Суханова, фантазия его воспаряет до высот поэтических. Суханов, появляющийся из густого тумана с окровавленной мясной тушей на спине (метафора тяжкой ноши рогоносца) и философскими строчками Йейтса на устах, умудряющийся еще и пританцовывать в такт таинственной музыке «Second Hand Band». Суханов читает апокалиптическое «Второе пришествие» Йейтса, размахивая окровавленной косой. И делает это с таким скорбным накалом, словно он Гамлет, Лир и Отелло в одном лице… Собственно, это и есть лучшие моменты «Предательства».

Параллель с «Отелло» заложена и в самой пьесе Пинтера, недаром об измене жены Роберт узнает, путешествуя с ней по Венеции. Сцену, в которой Роберт уличает Эмму, Мирзоев превращает в пародию на удушение Дездемоны: обложив жену подушками, Роберт колотит по ним палкой, выбивая признание и приговаривая: «Пылища-то какая!» В перерывах между гэгами герой Суханова жадно ловит ртом воздух и смотрит в зал остановившимися от ужаса глазами…

Треугольник на двоих

Забавно придуманная и отменно сыгранная сцена оказывается кульминацией всего спектакля. После нее ждешь чего-то запредельного, но его нет -- набрав высоту, режиссер неожиданно уходит в тень. Второй акт становится долгим послесловием к яркой отелловской сцене в финале первого.

Любитель парадоксальных ходов, Пинтер написал свою пьесу задом наперед -- от разрыва к свадьбе, причем из череды флешбэков становится ясно, что разрыв был неизбежен, ведь Эмма впервые предала мужа сразу же после свадьбы. Однако финал, в котором Эмма впервые отдается любовнику, куда менее интересен, чем все глумливые насмешки ее корчащегося от ревности мужа.

Когда Суханов существует на сцене в одиночку, накал у спектакля почти шекспировский. Когда Роберт-Суханов очередной раз подкалывает Джерри-Мерзликина (тот, оказывается, надеялся, что друг не в курсе его предательства), получаешь удовольствие от забавного контраста этих двоих. Мерзликин намеренно делает своего Джерри антиподом Роберта: мелкие, испуганные движения, затравленный взгляд, истерический смешок -- в общем, все приметы классического неврастеника. Когда же на сцене появляется героиня, становится не совсем ясно, из-за чего, собственно, сыр-бор -- недавняя выпускница ВГИКа Анна Чурина играет куда слабее своих партнеров.

Впрочем, при таком раскладе становится понятно, почему друзья ведут бесконечные беседы, но никак не решатся набить друг другу морду, -- вдвоем они могут обсудить книжные новинки или хотя бы сыграть в сквош. А мелькающая меж ними женщина всего лишь красиво оформленная пустота.

Можно предположить, что на сей раз новый период в творчестве Владимира Мирзоева начался прямо посреди репетиций. Сперва он замахнулся на нечто значительное и глубокое, а потом решил потрафить всем и понемногу.

Если с чем и сравнивать его спектакль, то с продуктовым магазином. Это не винный бутик и не сырная лавка -- сквозной темы здесь нет. Но на прилавках царит изобилие. Эстет и гурман может насладиться игрой Суханова, его фантастической музыкальностью (минут пять зритель завороженно следит, как Роберт извлекает тоскливые звуки из каких-то гулких железяк) и задуматься о его нереализованном трагическом даре. Любители смешного оценят дуэт Суханова и Мерзликина. Ну а завсегдатаи модных показов получат удовольствие от модельной внешности Анны Чуриной и стильных платьиц, в которые ее нарядила художница Алла Коженкова.