Грустный Фигаро развлекает Матроскина
Фестиваль «Черешневый лес» представил свой второй за неделю блокбастер на большой мхатовской сцене. Официально «Безумный день, или Женитьба Фигаро» «прописана» в «Табакерке», но замысел Константина Богомолова оказался слишком широк для подвала на улице Чаплыгина. На сцене -- подробные декорации от Ларисы Ломакиной и компания народных любимцев в костюмах, придуманных историком моды Александром Васильевым.
Если вы скучаете по тому театру, где комедию Бомарше ставят не как современную пьесу, Фигаро не носит рваных джинсов, а Альмавива не похож на генерала российской армии, вам сюда. Глаз отдыхает, созерцая дом испанского вельможи: справа и слева – мраморные лестницы, чугунное кружево перил. В центре, между лестницами – уютное пространство с инкрустированным полом и расписным шкафом. Назначение пространства меняется по воле постановщика: сперва это будущая спальня Фигаро и Сюзанны, затем -- спальня графини, или даже сад, где граф назначает свидание Сюзанне. На сцене – сплошь народные артисты: Олег Табаков, Борис Плотников, Ольга Барнет, Марина Зудина. Фигаро Сергей Безруков – нарочито тихий, почти трагический персонаж, скорее, бесстрашный тореро, чем цирюльник.
И режиссер, и артист утверждают, что хотели любой ценой избавиться от водевильной легковесности, для чего и вернули действие в Андалусию. Все вроде бы логично: ведь первая часть дилогии Бомарше называлась «Севильский цирюльник» -- почему бы и имению графа Альмавивы не располагаться поблизости?!
В общем, грамотный с виду спектакль, не лишенный постмодернистской насмешливости, нарушающей чинный ход действия так же, как лихое дискотечное «памс-памс», то и дело перекрывающее печальную барочную музыку.
В прологе Фигаро-Безруков даже позволяет себе заговорить голосом графа Альмавивы-Табакова – публика, вспомнив знаменитые безруковские пародии в передаче «Куклы», заходится в восторге. Иногда актер даже начинает лихо дергаться, изображая своего героя почти марионеткой. Мол, при всей своей отваге и страстности Фигаро – не что иное как игрушка в руках судьбы.
Обитель печали
Однако уже минут через десять, присмотревшись, обнаруживаешь в этом «Фигаро» очевидные изъяны: позади мраморных лестниц висит не слишком искусно нарисованный задник, изображающий аллеи графского парка. Резной шкаф расписан почти лубочными розами, да и все происходящее на сцене как-то уж слишком приторно.
Приторной и неискренней кажется даже грусть, а грустят здесь много. В комедии Бомарше режиссер сумел подыскать свой «печальный уголок» почти для каждого персонажа. Марселина (Ольга Барнет), узнав, что Фигаро – ее пропавший в младенчестве сын, произносит прямо-таки надрывный монолог о том, что женщины – лишь игрушки в руках мужчин. Сын в столь же надрывной манере повествует о том, сколько раз он хотел убить доктора Бартоло (Игорь Золотовицкий) – то есть собственного отца – за какую-то сотню экю. В конце концов воссоединившаяся семья дружно заливается слезами, а вместе с ней и чуткий к переживаниям народных артистов, но слегка недоумевающий зритель.
Между Казановой и Матроскиным
В какой-то момент, наблюдая всю эту натужную печаль, перемежающуюся интермедиями, в которых трое слуг, они же слуги просцениума, изображают то позы «Камасутры», то оленей в графском парке, начинаешь улавливать некий режиссерский замысел. И печалятся, и радуются, и страстям предаются здесь так нелепо потому, что все происходящее – не более чем спектакль, разыгрываемый слугами и домочадцами Альмавивы из жалости к своему одряхлевшему повелителю. И грядущая свадьба Фигаро, и картинный ужас Сюзанны перед «правом первой брачной ночи» – такое же шутовство в угоду графу, как и подстреленный им «олень» (то есть слуга), цепляющий самого себя на вертел, угодливо подносящий к собственному заду плошку с огнем.
Доведи режиссер этот замысел до конца, вышел бы вполне оригинальный спектакль. Стали бы понятны и грусть, мелькающая в глазах Сюзанны (Ирина Пегова) в ответ на домогательства графа, и привычная тоска в глазах Розины (Марина Зудина). Однако, наметив этот «домашний театр» в нескольких сценах, режиссер словно чего-то забоялся. Вся вторая половина представления кажется чередой скетчей, по инерции прерываемых многозначительно-грустной музыкой.
В итоге Олег Табаков вполне всерьез играет пожилого Казанову, млеющего от пышнотелой Сюзанны. А после так же «всерьез» дает обвести себя вокруг пальца, спутав любовницу с женой. Из беседки несутся недвусмысленные вздохи, усиленные микрофоном. Зрители вежливо и терпеливо внимают происходящему, а на самом деле лишь ждут очередной возможности грохнуть со смеху или взорваться аплодисментами. Сергей Безруков, в финальных сценах то и дело пускающийся в пляс, дает им немало поводов.
В конце концов, не так уж важен смысл, сюжет, качество игры и театроведческие тонкости. Главное, как шептала в телефон одна растроганная зрительница: «А ты знаешь, кого мы видели? Кота Матроскина!»
