В кемеровском пожаре обозначилась крайне низкая цена человеческой жизни в России

Новость звонит по телефону – пожар в Кемерове. Кемерово далеко, вам все равно, вы кладете трубку.

Новость стучится в дверь – горит торговый центр с кинотеатром. Вы часто ходите в торговые центры и в кино, и вам в общем нетрудно представить себе, как может выглядеть пожар в торговом центре: дым, кто-то что-то кричит, наверное, давка у выхода и пробка на парковке. Вы это себе представили, приняли к сведению, закрыли дверь.

Новость разбивает окно и без спросу входит в дом, садится за стол – здание горит целый день, его не могут потушить, внутри люди, много людей и много детей, и вот список с именами и годами рождения. Годы рождения – двухтысячные и немного восьмидесятых, фамилии – одни и те же на двоих, троих, четверых, то есть люди погибали семьями. Кемерово далеко, говорите? Новость наливает вам водки и смотрит на вас торжествующе – наконец-то дошло.

В информационном обществе большие ЧП проходят жесткий кастинг на право считаться общенациональной трагедией, и если этот кастинг пройден, трагедия попадает в поле сложившихся в обществе медийных и политических правил и обычаев и становится уже инструментом для укрепления сразу всех картин мира – лоялистских, оппозиционных, конспирологических, каких угодно. Культура коллективного переживания в России с некоторых пор подразумевает обязательный конфликт – в свое время в дни терактов героями новостей становились полумифические таксисты, задиравшие цены на маршрутах в зоне ЧП, чуть позже возникла традиция обличать неправильно скорбящих. Но при этом поиск виновных при ограниченном общественном доверии к суду и следствию приобретает скорее философский, чем криминалистический характер; как сказал недавно Путин, вспоминая погибших от газа в «Норд-Осте»: «В этих условиях трудно кого-то наказывать, трудно предъявлять претензии»; традиции обнаружения конечного и реального виновника любого большого ЧП в России не существует, и, как правило, все смерти остаются неотмщенными.

«Зимняя вишня» – ⁠так называлось советское кино про одинокую женщину. Вероятно, ⁠этот фильм ⁠нравился владельцам кемеровского торгового центра, но вообще не важно, какие ⁠у них были соображения при выборе названия; нейминг ⁠никогда не был сильной стороной отечественной ⁠деловой культуры. Буквально только что Минобороны закончило на своем сайте голосование по выбору названий для новых систем вооружения – ракету назвали «Буревестник», лазер – «Пересвет», подводный беспилотник – «Посейдон». Сейчас бросается в глаза, что любое из этих имен могло бы стать названием торгового центра в любом российском городе (они и существуют – именно ⁠такие, одноименные ракетам), и в этой перекличке есть то-то метафизическое, потому что Россия ракет и Россия торговых центров одновременно и изолированы друг от друга, и намертво связаны между собой.

Торговые центры – важнейший феномен отечественной городской культуры нулевых и десятых. Чиновники и наемные урбанисты изобретают какую-то городскую среду, но она давно сложилась сама в этих вестибюлях, фудкортах, на эскалаторах. Уже писали даже о драках между старбаксовскими и бургеркинговскими – раньше подростковые группировки формировались по территориальному принципу, район на район, теперь центры тинейджерской силы расположены почти вплотную друг к другу в соседних кафе одного торгового центра. В России холодно, скучно и ничего нельзя, и живая жизнь, которая, конечно, есть везде, сама собой упаковывается в пластмассовый мрамор и стекло торговых центров; их коридоры заменяют улицы и подросткам, которым некуда себя деть, и обывательским семьям, на чьи потребности ориентируется этот бизнес. Названия торговых центров – новые топонимы, которыми размечена карта российского города поверх старых названий улиц. В торговых центрах – жизнь. А там, где жизнь, там и власть, но в торговом центре властью будет не Кремль, не мэр и даже не полиция, а частный охранник и тот чиновник, который принял к эксплуатации объект то ли за взятку, то ли по-честному – этого никто никогда не знает, и это в общем никому не интересно до тех пор, пока не случится что-нибудь плохое.

Россия ракет – силовая, чиновничья, телевизионная – слишком увлечена собой, чтобы думать о России торговых центров. От прямого столкновения их хранят самые причудливые линии защиты, и когда они прорываются – вот как на прошлой неделе в Волоколамске, – это оказывается одинаково невыносимо для обеих. Приемлемый способ сосуществования у них один – не замечать друг друга, но, как видим, это возможно только в спокойные дни. Могло ли быть иначе? Можно фантазировать: сильная местная власть, подотчетная жителям и опасающаяся не окрика из Москвы, а только провала на выборах; пожарные и спасатели, встроенные не в федеральное неповоротливое министерство, а в ту же местную власть, и относящиеся к своим функциям не как к форме кормления, а как к работе, которую нужно делать честно и надежно; местное телевидение, начинающее прямую трансляцию с места события до приезда полиции (стоит отдельно отметить, что такую роль в часы кемеровской трагедии играл любительский стрим, подключенный к радиообмену спасателей). Но это, конечно, была бы какая-то совсем другая Россия, не та, что сейчас.

«Зимняя вишня» – не «Курск» и не Беслан, но в списке больших бед новейшего времени ей гарантировано место рядом с «Хромой лошадью», Крымском, «Булгарией». Историю страны в России пишет власть, и ее монополию в состоянии нарушить только воля трагического случая – кажется, так же было в конце восьмидесятых, когда через запятую шли Чернобыль, «Адмирал Нахимов», взрыв поездов Новосибирск – Адлер и Адлер – Новосибирск, и в какой-то момент вдруг оказалось, что происходит крушение вообще всего, а не только конкретного парохода или поезда. Уязвимость привычного – политический фактор, и потребительское благополучие современных россиян, материализованное именно в этих торговых центрах, теперь, вероятно, навсегда окрашено в черный цвет «Зимней вишни», даже если об этом в какой-то момент (понятно, что очень скоро) перестанут вспоминать. В кемеровском пожаре в очередной раз четко обозначилась реальная – крайне низкая – цена человеческой жизни в России, и это самая существенная характеристика современной российской реальности, из нее и будет следовать все остальное – в войнах, в бизнесе, в полицейских делах, во всем.

Источник: Republic